Я снова не заметил солнца...
Это уже вошло в привычку – ничего не замечать. И сутками сидеть с приставкой в руках. И не замечать ничего... кроме тебя.
Ты приходишь всегда как всегда. И я всегда об этом думаю. И всегда улыбаюсь своим мыслям. Слишком много всегда... что ж... знаешь, я думаю, тебе подходит слово всегда. Ты бы разозлился, конечно, но взять хотя бы твой шоколад...
Дверь громко хлопает, заставляя меня подскочить на полу возле экрана. Оборачиваюсь назад, всего на секунду, чтобы успеть краем глаза, за стеклами очков, увидеть твое раздраженное лицо. Я видел его и раньше, правда, только вот уже не помню когда... Эмм... Бросаю идею вспомнить, и снова погружаюсь в игру. Ты что-то говоришь, и я знаю, что должен услышать это, и пытаюсь вслушиваться в твои слова. Ты, вроде бы, ругаешься на что-то... На кого-то?..
На меня?!
- Да прекрати уже играть и послушай меня, мать твою! – кричишь ты и вырываешь из рук приставку. Я обиженно снимаю очки и протираю глаза. Снова...
Боковым зрением вижу как на экране появляются массивные буквы «Игра окончена». Вздыхаю, и снова надев очки, поворачиваюсь к тебе. Но с пола не встаю.
- Что случилось? – спрашиваю я.
Ты тяжело дышишь и низко опускаешь голову. Неприятности? Не сложно догадаться... Какой же ты еще ребенок, Мэлло. Я прикуриваю, и задумчиво смотрю на тебя. Ты пересекаешь комнату и садишься в кресло, напротив того места, где сижу я. Ты смотришь в никуда, я – на тебя. Я знаю, что тебе не нравиться, но извини... Сложно на тебя не смотреть.
Неприятности... Все твои неприятности заключаются в том, чтобы обскакать Ниа, поймать Киру... чем ты там еще занимаешься? Честно говоря, мне совсем это не интересно. Пока мы здесь, пока я могу тебя видеть, пока я могу защищать тебя – хотя ты утверждаешь, что тебе это не нужно – я спокоен. Даже сейчас я спокоен. А ты – нервно бьешь пальцами по подлокотнику. Хочу сказать что-то но глупо ведь получиться... Что бы там не случилось, уверен, оно того не стоит.
Ты бросаешь на меня бешеный взгляд, но я тут же смотрю через тебя, смотрю на массивные шторы. Странная квартира, Мэлло, тебе не кажется?.. Боже, почему разговаривать с тобой можно только так? Почему ты такой нервный? Все время...
- Мэтт...
Поворачиваюсь к тебе, стряхиваю пепел прямо на пол, и смотрю поверх оранжевых стекол. Ты уже не такой злой, как секунду назад, и даже немного виноватый. Удивленно отмечаю это, но молчу. Раз уж ты заговорил, то, наверное, это должно быть что-то важное, правда?
- У меня кончился шоколад.
Хватаюсь за голову. А чем я могу вам помочь, Мэлло-сама?
- Сходи?
Ммм... как интересно. А если я скажу «нет»?. Но я не говорю «нет». Когда ты чего-то хочешь, нужно только...
- Еще что-нибудь нужно?
Да, когда хочешь ты, остается делать только так. Ты качаешь головой, ожесточенно ковыряя подлокотник кресла пальцами, обтянутыми лаковыми перчатками. Дурак ты, Мэлло. И одеваешься тоже как дурак. Но несмотря на все это киваю, и выхожу из дома.

Я просыпаюсь на полу, с приставкой в руке. Едва тлеющая сигарета лежит на полу, рядом с моим лицом. Ты спишь, растянувшись на постели. Странно, но только сегодня заметил, что у нас одна кровать в квартире. В детстве, в приюте, всегда спали вместе... Просто кроме друг друга не было у нас никого. А теперь вошло в привычку. Но я уже какую ночь засыпал на полу, с приставкой в руках. На экране же снова маячило «игра окончена». Снова проиграл. Вот ведь...
Бреду на кухню, спотыкаясь обо что-то, и ставлю чайник. Пока эта железяка все-таки вскипит, я возвращаюсь и ложусь на постель, рядом с тобой. Спи, спи... Я тихо. Но несмотря на то, что «я тихо», ты все же просыпаешься и смотришь на меня сквозь пряди светлых волос. Можно подумать ты меня прогонишь... не делай такого недовольного лица, пожалуйста. Мне не приятно.
Кладешь руку мне на голову и взъерошиваешь волосы.
- По поводу вчерашнего...
«Прости?»
- Спасибо за шоколад.
Встаешь и идешь в ванную. Дурак ты, Мэлло... Быстро, пока еще могу успеть, хватаю тебя за руку. Ты недоуменно смотришь на меня и улыбаешься этой своей улыбкой. Жутко от нее... но я не могу не улыбнуться в ответ. Отворачиваешься, и едва заметно сжимаешь мои пальцы, чтобы через секунду выпустить их из своей руки. И продолжаешь идти. А я так и остаюсь лежать с замершей в воздухе рукой, с теплом твоих пальцев.
Дверь в ванную хлопает. Я вздрагиваю и иду заваривать кофе.

Так непривычно, когда ты никуда не бежишь. Странно, такое бывает очень редко, когда мы сидим вот так, прислонившись друг к другу спиной. Сидим на полу... я с приставкой и сигаретой в зубах, ты с шоколадом в руке. На полу стоит один большой бокал с кофе. Один на двоих. Не то чтобы у нас не было бокалов, просто... Раньше мы оправдывались, что оба любим его. Теперь мы просто молча улыбались, когда нечаянно одновременно тянулись к нему и соприкасались пальцами.
- Ты никуда не идешь? – спрашиваю, не отрываясь от экрана. – И как это понимать?
- Будто у меня выходной.
- Выходной, - тупо повторяю я.
- Да, Мэтт, выходной! Совсем со своими играми...
Ты резко поднимаешься и я едва не падаю на пол. Я ведь практически облокотился на тебя... Блин, вот из-за этой твоей пакости мне теперь всё сначала проходить! Начинаю злиться... На экране снова это чертово «Игра окончена». Какой раз из-за тебя у меня все срывается! Снова хватаю со стола пачку сигарет, и натыкаясь взглядом на твою фигуру у окна. Становиться тебя жалко. Какой же ты вспыльчивый все-таки... Так разрушить идиллию. Подхожу и молча становлюсь позади тебя. Слегка оборачиваешься и морщишься от запаха дыма. Ну а что поделать?.. Привычка... Я вот, например, тоже не люблю сладкое.
- Мэтт... почему ты всегда такой?
От постановки вопроса забываю затянуться сигаретой.
- Что? Какой?
- Деревянный... Деревянный Мэтт...
- «Деревянный Мэтт»? Из какой это игры?
Резко оборачиваешься и твой взгляд прямо-таки мечет молнии. Похоже, я сказал что-то не то, но... А ну да, ты же ненавидишь игры...
- Блин, Мэтт, ты меня достал со своими чертовыми игрушками!
Кричишь.
- Тебе, значит, можно, а мне – нельзя?
- Когда это я играл?
- Только вчера. Называется «Салки-догонялки». Ловишь Киру, а обогнать пытаешься... сам, наверное, знаешь... Что же мне остается? Сидеть и преданно тебя ждать?
- Я не играю... Это смысл моей жизни, придурок!
- Ну да... само собой...
- И вообще, даже не сравнивай свои тупые игрушки и мои...
- Знаешь что, Мэлло, иди к черту!
Я разозлился. Правда, очень сильно. Отшвырнул сигарету в окно, перед которым ты стоял, и двинул кулаком по стене из всех сил. И еще – не смог сдержать желания поцеловать тебя. Господи, как давно я этого уже не делал... Но сколько бы времени не прошло, от тебя по-прежнему пахнет шоколадом и тобой. Не знаю, чем ты там пахнешь, но знаешь, не вздумай променять этот запах на что-нибудь еще...
Ты тоже разозлился. Разозлился настолько, что оттолкнул и ударил по лицу, разбивая губу. Отшатываюсь от тебя и, не удержав равновесия, падаю на пол. Держусь за кровоточащую губу, и внимательно разглядываю твое лицо снизу. Потом поднимаюсь и смотрю прямо тебе в глаза. Ну и что ты теперь будешь делать?
- Мэтт... Сними очки.
Ты не дожидаешься пока это сделаю я, и сам стягиваешь их, отшвыривая в угол. И сам целуешь. Я отстраненно думаю, что если они расколются, я тебя убью. Но уже оставляя эти мысли где-то на краю сознания, провожу пальцами по твоим волосам. Ты запускаешь руку под под мою кофту, и я чувствую тепло твоей кожи на холоде моей. Где-то защемило... Ты слегка касаешься меня пальцами и я замечаю, что твои руки уже на пряжке моего ремня.
Начинаю думать. Вернее, судорожно соображать как стянуть с тебя всю эту кожу. С горем пополам расстаюсь с твоей кофтой и отрываюсь от твоих губ. Черт, как я давно не видел этого тела. Провожу по нему руками, восторженно любуясь... Любовно целую твой шрам, проводя языком вверх до самой шеи. А затем с моих губ слетает стон, потому что я уже чувствую твои руки на моем члене. Ты улыбаешься – так привычно и знакомо – и опускаешься вниз. Чувствую, что мои руки потеряли тебя, но не могу ничего поделать. Ты проводишь языком по стволу снизу вверх, и берешь в рот головку, начиная то покусывать, то полизывать меня. Я сжимаю руки в кулаки, и кусаю уже разбитую губу. Становится мучительно больно, но наслаждение, подаренное тобой, забывает меня забыть об этом.
Ты смотришь на меня снизу вверх, и снова даришь эту свою улыбку, на которую я не могу не ответить. Ты толкаешь меня на постель, оставляя мои джинсы где-то на полу... Сам же расправляешься со шнуровкой на твоих брюках, спасибо тебе. И медленно входишь в меня. Привычная боль в начале, что ж, за удовольствия надо платить. Проводишь языком от ключицы до соска, обхватываешь его губами и слегка прикусываешь. Я снова издаю какие-то непонятные стоны – то ли боли, то ли удовольствия – и замечаю, что ты начинаешь двигаться во мне. Люблю... люблю эти ощущения, Мэлло, и ты знаешь. Ты низко наклоняешь голову и я вдыхаю запах твоих волос, запуская в них руки. Мне больно... даже очень... но я еще помню, что мне хорошо... и я помню, что тебе тоже... а это главное.
На ресницах слегка подрагивают слезы. Нет... я ведь хочу... и мне хорошо... и...
Слизываешь соленые капли с моих ресниц, и улыбаешься.
- Потерпи?
- Потерпи? Дурак... – я тяжело дышу и говорить получается плохо... – Мне хорошо...
Ты чуть-чуть смеешься, и целуешь меня...

Темно. У нас всегда темно, но сейчас... кровь стучит в висках, и еще и из-за этого в глазах темнеет. Наверное, странно судить об этом во тьме, но... Но ведь это мы, правда? Шелест фольги... Опять твой шоколад. Я смеюсь, глядя в потолок и ничего, совсем ничего не вижу. Потом на ощупь отыскиваю твою руку и сжимаю ее.
- Что случилось сегодня? – спрашиваю я.
Ты улыбаешься, и это очевидно.
- Я трахнул тебя, разве не ясно?
- Дурак...
Ты смеешься. И тоже. Не мог не смеяться.
- Я не об этом.
- А о чем?
- С чего ты такой нервный... что происходит?
- Ничего не происходит. Просто... я должен победить его.
- Ты победишь его.
- Само собой.
- Конечно. Я могу помочь?
- Помочь?.. Чем же?
- Того, что я люблю тебя, тебе не достаточно?
Ты сжимаешь мою руку сильнее, но всего на секунду. Потом я чувствую как твои пальцы скользят по моей груди, и перехватываю их другой рукой.
- Твое сердце, все еще сильно бьется... – говоришь ты.
- Это все потому...
- ...что ты любишь меня, - заканчиваешь ты и смеешься. – Я знаю.
- Откуда?
- Потому что я тебя тоже люблю.
Я молчу. Не могу ему ничего сказать. Боюсь, если раскрою рот буду верещать от счастья. Но ведь... а как иначе? Мечты сбываются... Видимо, бог все еще хранит и любит детей Вамми.
- Сейчас сердце выскочит, - замечаешь ты.
- Пускай.
- Дурак... Прости.
- М?
- За губу... – ты целуешь меня, облизывая именно тот участок, что разбил сегодня. – Я не хотел.
- Я знаю...
Мы больше ничего не говорим. И даже не о чем не думаем. Но мы держимся за руки. А ты чувствуешь биение моего сердца, а я слышу как ты улыбаешься.
Пока все так... мне и правда ничего не нужно.

Все-таки моя помощь тебе пригодилась. Я рад. Правда. После того, что между нами случилось, я рад этому еще больше, чем был бы рад... Поливаю себе голову холодной водой и смотрю в зеркало. Придурок. Влюбленный. И оказывается, у меня круги под глазами от недосыпа... Черт, очки!
Вбегаю в комнату. Тебя уже нет, я знаю... День назад ты мне дал задание. И сказал, что я помогу. Очень помогу. Ну и как после этого я мог не согласиться?
Очки нашлись,и даже в приличном состоянии. Сигарет была еще полная пачка, хорошо, что я купил... Сегодня трудный день. Правда.

Странно. Вас слишком много, люди с оружием. Нет,я тоже с оружием, но я-то один! Ладно, главное не дергаться и тогда...
Выстрел.
Снова. И еще...
Четыре, пять... дальше мозг считать отказался. Пальцы дергаются, как на приставке, ищут чертов «restart»... Забыл. Я не заметил, что это не игра.
«Игра окончена»
Осознание приходит тогда, когда губы не могут больше удерживать сигарету. Когда твое лицо медленно стирается из памяти, оставляя лишь одно имя, знакомое с детства. Бог любит и хранит... но уже не нас. Не меня. Не зачем.
Что-то остывает внутри, и я знаю, что это пули. И я знаю, что ты не чувствуешь этой боли. И так уже было... уже случалось что-то, когда боль из нас двоих чувствовал только я. Но я уже не помню что.
Прости.
Ты правильно все говорил... что не надо было так много играть... правильно...
Я не могу начать сначала. Я уже ничего не могу и с этой секунду в голове остается только трогательно-глупое «люблю», предназначенное тому, кого мозг уже не может вспомнить...